Олеся Николаева – знаменитая русская поэтесса, прозаик и эссеист, профессор Литературного института им. Горького, член союза писателей, обладатель почетных литературных премий. Со своими стихами она выступала на конгрессах во Франции, США и многих других странах.
Олеся Александровна согласилась дать интервью для сайта компании Кофранс САРЛ, посвященного литературе. Виталий Архангельский, основатель и директор этой многопрофильной брокерской европейской фирмы, как и многие его сотрудники, имеет российские корни. Именно поэтому, по словам Виталия, для Кофранс САРЛ очень важно поддерживать связь с родной культурой, и особенное значение имеет живое общение с признанными современными классиками литературы, каким и является Олеся Николаева.
Как самого Виталия Архангельского, так и его сотрудников глубоко волнуют вопросы современного искусства, его направлений и развития. Творчество Олеси Николаевой отличается религиозной и философской направленностью, ее всегда интересовали проблемы духовной жизни людей, особенности Божьего проявления в современном мире. Ее книги переведены на многие языки мира, в том числе, и на французский. Сегодня мы беседуем с Олесей Александровной о русской и зарубежной литературе, о значении русской литературы в мировом культурном пространстве.
— Расскажите, пожалуйста, в каких странах Вы бывали? Вы ездили туда в паломничество или чтобы посмотреть мир? Понравилось ли Вам во Франции?
— Я объездила полмира: была почти во всех странах Европы, в Северной и Южной Америке, в Африке, в Азии… Складывались эти путешествия по-разному: в большинстве случаев это были деловые поездки, связанные с моей литературной деятельностью: выступления перед читателями, мастер-классы, фестивали поэзии, конференции, книжные ярмарки, презентации книг и изданий, автором которых я была. Но порой я ездила просто в гости к друзьям, в паломничества и на экскурсии, а иногда – чтобы уединиться и поработать в тишине где-нибудь на далеком греческом или итальянском острове.
На Корфу я ездила к мощам Святителя Спиридона Тримифунского, в Египте – на гору Синай, в Иордании – на гору НебО и в старинный город ПЕтра, сравнительно недавно открытый археологами; на Сицилию – чтобы посмотреть потрясающие мозаики в Монреале. Иногда командировки совмещались с паломничеством и хождением по музеям: например, в Израиле, где у меня были литературные чтения, книжная выставка с моими книгами, ну и прежде всего – посещение Гроба Господня и других христианских и ветхозаветных святынь…
Во Франции я бывала много раз: в начале девяностых у меня там вышел роман «L’infirme de naissance» в издательстве «Gallimard». Но печатались там и мои стихи. И в Париже, в том числе, в Центре Помпиду, и в Гренобле, и в Лионе, в Реймсе, в Авиньоне, в Тулузе, в Пуатье у меня проходили чтения стихов. Особенно богат этим был «Год России во Франции». Францию я очень люблю и прекрасно себя там чувствую: появляется какое-то легкое дыхание, радость, вдохновение. В России есть поговорка «чувствую себя, как рыба в воде». Вот и я так.
— Что бы Вам хотелось сказать зарубежным читателям о русской культуре?
— Я бы сказала, что русская литература несет в себя экзистенциальную силу: она помогает человеку распутать клубок неразрешимых внутренних проблем, раскрывая глубину, на которой можно отыскать их концы. В каком-то смысле русская литература целебна для мятущейся человеческой души.
В России ведь не было философии как таковой – в том смысле, как она существовала в Западной Европе. Но это не значит, что не было философских вопрошаний. Просто функцию философии у нас на себя взяла литература. Русский ум – это не картезианский ум французов, не умозрительное мышление немцев, – это ум, которому свойственнее мыслить образами, живыми картинами, а не понятиями и категориями. В этом смысле – это в большей степени художественное постижение и осмысление мира и человека.
— По Вашему мнению, любят ли читать русскую литературу заграницей, например, во Франции?
— На выступления русских поэтов и писателей, проходившие во Франции, собирались полные залы слушателей. А на фестиваль русской поэзии в Гренобле в 1988 году слушатели приезжали из других городов и даже стран: из Швейцарии, Бельгии, Италии, Великобритании. Есть какое-то внутреннее родство у французского читателя и русского поэта или прозаика: вкус к тонкости и изяществу высказывания, к самой словесной форме.
Но, конечно, во всей полноте я не могу видеть и оценить эту читательскую картину. Догадываюсь, что с годами и десятилетиями эта ситуация меняется не в лучшую сторону как для чтения книг, а тем более – русских.
— Какие зарубежные книги любите читать? Кто Ваш любимый французский писатель и почему?
— Я училась в английской школе, где у нас был отдельный предмет «Английская и американская литература», а в институте учила французский язык по французским художественным книгам – по Бодлеру, Верлену, Рембо, Камю, Гюго. Поэтому можно сказать, что я выросла на зарубежной литературе, как и на русской. Очень любила Проспера Мериме, Виктора Гюго, Стендаля, Дюма. Зачитывалась Монтенем, Паскалем. Читала и Руссо, и Монтескье, и Лабрюйера с Ларошфуко, даже пробовала переводить их. Позже – увлекалась чтением Пруста, а в последние десятилетия читаю, в основном, французских философов: как структуралистов – Фуко, Леви-Стросса, Барта, так и постмодернистов – Деррида, Делёза, Бодрийяра.
— Что Вам нравится из современной французской прозы?
— К сожалению, сейчас я именно за прозой перестала следить, временно предпочитая ей философию. С интересом недавно прочитала Симону де Бовуар. А богословскую книгу Жана-Клода Ларше «Преподобный Максим Исповедник – посредник между Востоком и Западом» так даже перевела на русский язык для монастырского издательства. Она была распродана в кратчайшие сроки, хотя тираж был совсем не маленьким!
А совсем недавно я перечитала Франсуазу Саган, которую узнала еще в юности и которая была в то время очень популярна у нас в стране.
— Что бы Вам еще хотелось бы перевести из зарубежной поэзии?
— Переводить, честно говоря, я не очень люблю: в момент творческого усилия я весьма своевольна и самодостаточна, а необходимость следовать за чужим текстом очень меня сковывает… Я начинаю его перекраивать на свой лад, что в данном случае – недопустимо.
Вспоминаю, как я впервые попала во Францию вскоре после смерти поэта Рене Шара и присутствовала на литературных вечерах, посвященных его памяти. Он меня очень заинтересовал, и я решила попробовать его переводить. Но в какой-то момент мой авторский произвол начал вступать в борьбу с оригинальным текстом. И я не стала больше этим заниматься.
— Какую из своих книг Вы бы подарили зарубежным читателям?
— Трудно назвать какую-то одну, ведь они все разные и написаны в разных жанрах: стихи и проза, детектив и семейная сага, романы и короткие рассказы… Мне нравится работать в таком широком диапазоне. Ну, наверное, для начала книгу «Тутти»: мне кажется, она самая прозрачная и понятная для иностранного читателя. А потом сразу «Кукс из рода серафимов»: она могла бы прийтись по душе своей особой стилистикой. Или роман «Меценат», который для зарубежного читателя покажется полным экзотики, а на самом деле – русской жизни. Все эти книги – про любовь. Впрочем, так или иначе, у меня все книги об этом.
— Какие чудеса были у Вас в зарубежных поездках? Было ли так, что кто-то пришел к вере «через русскую литературу» заграницей?
— Конечно, чудеса происходили со мной и за границей: «Дух дышит, где хочет». Например, я заблудилась в Мексике, в горах, поросших глухим лесом, очень далеко от цивилизованных мест. Мне было страшно: там ведь водятся дикие звери: ягуары, волки, дикие кошки… Я бродила по лесу часа два, пока не поняла, что окончательно заблудилась. И вдруг встретила там странного человека (старичка), которому постаралась объяснить, что потеряла дорогу к тому селению, где располагались мексиканские поэтессы: у нас там было нечто вроде поэтического пикника. Он вывел меня к окраине селения и… исчез. Прямо как сквозь землю провалился. Я трансформировала этот случай и отдала его своему герою из романа «Меценат»: только он заблудился у меня не в Мексике, а в Бразилии.
А что касается обращения к вере «через русскую литературу», я такие случаи знаю. Ведь я и сама пришла к Церкви через нее: в детстве у меня не было религиозного воспитания ни дома, ни в школе. Но, начав читать, я так и пошла, словно с камня на камень, от книги к книге, от Пушкина – к Достоевскому, от Паскаля – к Евангелию, от Ветхого Завета – к русской религиозной философии.
— Что Вы могли бы рассказать о православных святынях Франции, например, о православном соборе Святого Николая в Ницце?
— Вот в Ницце я, к сожалению, никогда не была. А что касается святынь, которые хранятся в Париже, то это, прежде всего, мощи святой равноапостольной царицы Елены. Они находятся в крипте в католическом храме на улице Сен-Дени. Каждый раз, когда я приезжаю в Париж, я обязательно иду в этот храм и прошу, чтобы мне открыли крипту с мощами. Там можно подолгу стоять, размышлять, молиться и разговаривать со святой царицей.
— Что хотите пожелать русским и зарубежным читателям?
— Я бы хотела пожелать радости. Это такое простое чувство, но в нем есть глубокое измерение: это и интерес к жизни, и осознание своей готовности к новым впечатлениям, и предчувствие чуда, и надежда на лучшее, и способность видеть прекрасное и откликаться на него, и желание любить, и ощущение взаимности этой любви… Русская литература несет эту радость, несмотря на то, что в ней присутствуют трагические звуки и драматические аккорды. Но всегда есть катарсис, духовное очищение и возвышение над суетой и мелочностью повседневности и подёнщины, а значит, и освобождение от них.
Желаю моим читателям такой духовной свободы.
Беседовала: Светлана Феофелактова