Материалы конференции ‘Ф.М. Достоевский и мировой литературный процесс’.
"Достоевский в Сибири (по страницам ‘Голосов Сибири’)" — Ананьева С.В., г. Алматы.
Литераторы Сибири увлеченно и бережно исследуют все, что связано с именем Ф.М. Достоевского, в судьбе которого отразился и Казахстан. М.Кушникова в книге ‘Черный человек сочинителя Достоевского (Загадки и толкования)’ размышляет о сибирском периоде в жизни Достоевского, о Кузнецке, где 6 февраля 1857 года состоялось не просто венчание в Одигитриевской церкви, ‘а узел завязался, да такой, что захватил чуть ли не всю жизнь и не все творчество Федора Михайловича’ [1, с.8]. Исаева, по мнению М.Кушниковой, ‘была созвучна Достоевскому по силе духа: Это с ней Достоевский узнал бесценную горечь обнажения человеческой души — может быть, отсюда во всем его творчестве невыносимо незащищенные, словно ‘подсмотренные’ глубины’ [1, с.17].
‘Кузнецкий венец’ Федора Достоевского в его романах, письмах и библиографических источниках минувшего века’ М.Кушниковой, К.Тилло и В.Тогулева — новое слово в науке о Достоевском. Сопоставляя ‘Дневник 1867 года’, ‘Воспоминания’ А.Г.Достоевской и книгу ‘Достоевский в изображении его дочери Л.Достоевской’, мемуары А.Е. Врангеля и воспоминания П.П. Семенова-Тян-Шанского, другие источники, авторы исследования пытаются разобраться в том, какую все-таки роль сыграла в жизни и творчестве известного русского писателя его первая супруга, отношения с которой по-разному оцениваются авторами упомянутых дневников и воспоминаний: жалость, влюбленная дружба и т.д. внж во франции для пенсионеров. Нельзя не согласиться с мнением В.Львова о том, что авторы ‘Кузнецкого венца’ ‘приоткрыли завесу таинственности над многими фактами из жизни Достоевского и тем самым позволили нам глубже понять его многогранную личность: Привлекая новые, ранее неизвестные архивные документы и внимательно исследуя переписку и художественные произведения великого писателя, исследователи буквально по крупицам восстанавливают захватывающую историю его кузнецкого периода жизни, связанного с Исаевой’ [2, с.602].
Совместная жизнь Исаевой с Достоевским началась с обмана, который преследовал новобрачных по жизни. Дневник А.Г. Достоевской небрежен, не всегда точен. В мемуарах известного путешественника А.Е. Врангеля первый брак писателя весьма романтичен, хотя и настораживают эпитеты: ‘злосчастный роман’, ‘несчастный роман’, ‘роман, который: едва ли дал ему настоящее счастье’ [3, с.552]. Воспоминания П.П. Семенова-Тян-Шанского на этом фоне более взвешенны — ‘чувствуется, что П.Семенов очень осторожен в оценках, и, конечно же, о многом умалчивает’. В воспоминаниях П.Семенова и З.А.Сытиной читаем о Семипалатинске и Аягузе. Нам предстоит понять великого писателя во всех его противоречиях. Но, к сожалению, как убедительно доказывают авторы ‘Кузнецкого венца’, воспоминания З.А. Сытиной окутаны волшебной дымкой добра и красоты. Повествуя о благотворительности четы Достоевских в Семипалатинске, Сытина умалчивает о благотворительности за чужой счет (брата, дяди, Врангеля). В то же время они оба, каждый в своем роде — ‘униженные и оскорбленные’. ‘Два сильных человека редко уживаются друг с другом, — следует авторский комментарий. — А у Исаевой, также как у Достоевского — характер активный и наступательный… В обоих таилось нечто роковое, что их роднило и вместе с тем отталкивало, как не может быть притяжения между полюсами с одинаковым зарядом’ [3, с.562]. Они были исковерканы обстоятельствами, недугами и нищетой.
Память к первой жене у Достоевского разительна и контрастна. После ее кончины он, по воспоминаниям современников, гордится ею. Страхование яхт во франции. Так ловко и изощренно запутывать современников мог только настоящий великий Сочинитель, который придумывал художественные коллизии не только для своих книг, но и насыщал ими реальные жизненные ситуации, преображая последние до неузнаваемости.
М.Кушникова, К.Тилло, В.Тогулев, цитируя Страхова, отмечают поразительное сходство обстоятельств в ‘Вечном муже’ и особенно в ‘Записках из подполья’ с реалиями связи Достоевского с Исаевой. ‘Свидетельство Страхова на многое открывает глаза. И на фактическое ‘убиение Исаевой’ (не лечением за границей, в то время как Ф.М. пребывал с Полиной, в частности, в Италии, куда срочно подлежало вывезти Исаеву), и на неблаговидную позицию в отношении Исаевой и Вергунова, обвиненных им в прелюбодействе (ибо обвинитель — только Достоевский, и никем больше их вина не доказывается), и на меткую характеристику Исаевой, подметившей ‘каторжные’, бесчестные мотивы поступков ее мужа’ [3, с.582].
К сожалению, не все краеведы в полном объеме воспроизводят ‘семипалатинские’ источники, проливающие свет на подлинность происходящего в судьбах Достоевского и Исаевой. Так ошибочные сведения попадают в Полное собрание сочинений писателя. На это тоже обращают внимание М.Кушникова, К.Тилло, В.Тогулев, исследование которых отличается безупречным литературным стилем и безукоризненным вкусом.
Авторы ‘Кузнецкого венца’ отходят от его романтического толкования, основанного на корреспонденциях самого Достоевского и воспоминаниях Врангеля. Они были поэтичны и возвышенны, потому что именно так следовало писать мемуары и письма образованному человеку ХIХ века: ‘Так принято было изъясняться. Обменивались не подлинными сообщениями и чувствами, а, скорее, чувствительными словами, поэтому при анализе эпистолярного и мемуарного наследия той поры так важно попытаться увидеть контекст происходящего, и не поддаваться начетническому отношению к написанному:’ Авторам ‘Кузнецкого венца’ это, безусловно, удалось.
Шимон Токаржевский в очерке ‘Семь лет каторги’ (в переводе М.Кушниковой) сравнивает появление в Омске двух заключенных из Петербурга со светлячками, ‘которые заблестели на хмуром северном небе’ [4, с.462]. Но разочарование наступило скоро. У Достоевского, самоуверенного и грубого, обнаружился вспыльчивый темперамент и неровный характер. Подмеченное юным тогда Токаржевским в Омске развивает в ‘Ликах Достоевского’ Андре Суарес, отмечавший всю гамму добра и зла — в Достоевском, который внутренне никогда не бывает в мире с самим собой. ‘Ужасающе здравомыслящий’, расчетливый, ‘покой и прозрачное состояние души’ он ищет в своих произведениях [5, с.510].
Литературный портрет Достоевского Андре Суарес начинает необычно: ‘Его интеллект сжигал тело’. Автор объясняет это постоянной болезнью сначала студента, затем писателя. ‘Достоевский — невысокий, но и не низкорослый, худой, хилый, его постоянно лихорадит, и он всегда кажется в ознобе; он мало ест, но много пьет, пристрастен к водке, и больше всего на свете обожает игру. Но это не тот игрок, что просто решил проверить удачу; для него, бедняка, цель — выигрыш: Притом, он эпилептик:’ [5, с.506]. Более того, писатель обладает горьким опытом телесных и духовных страданий.
Взгляд со стороны на творчество русских прозаиков и поэтов иногда бывает ценнее исследований соотечественников, потому что зарубежный ученый по-иному оценивает известное на родине сочинителя, воспринимает воспроизведенное в художественном произведении под другим углом зрения.
Благожелательный взгляд со стороны ‘позволяет в произведениях, затрагивающих наиболее жгучие, спорные вопросы национальной жизни, выделить общеинтересный, общечеловеческий момент их содержания, остававшийся как-то в тени и у хулителей, и у апологетов писателя в России’ [6, с.200]. Достоевский ‘слишком творец’, его персонажи ‘сотворены, чтобы сталкиваться в поединках и меряться силой друг с другом; одни чтобы побеждать, будучи, тем не менее, побежденными своим веком, другие — чтобы быть внутренне поверженными, хотя внешне торжествуют победу. Таковы Раскольников и Соня, Ставрогин и Шатов, Алеша, Князь Мышкин: Его творения — трагедия заблудшего человека’ [5, с.507].
Русский писатель, по мнению зарубежного исследователя, ‘как бы очищается от самого себя в своих творениях’. Его искусство — это побег. Книга, в которую вошел литературный портрет Достоевского, издана в Париже, в 1935 году и называется ‘Портреты без модели’ (перевод Татьяны Багровой). Лицо Достоевского — это лицо мученика, иссушенное гневом и недоверием. В этом — трагедия. Глаза — самая существенная часть портрета, живописного или словесного. Глаза писателя ‘пронзают жизнь до самых глубин людских сердец; он постигает мир только через человека и его страсти, но всегда в мистической ауре неопалимой купины. Никакое отрицание не сопоставимо с его отрицанием всего сущего, если бы он же не сжигал и не испепелял это отрицание в огне божественной любви’ [5, с.508].
Интересно наблюдение над тем, что сущность любви Достоевского ‘скорее женская, чем мужская’, любовь превалирует над разумом. В очерке упомянут сибирский период жизни писателя, его женитьба на чахоточной вдове. Размышления о героинях завершаются выводом: ‘Все они окунаются в любовь, как бы бросаются в бездну, причем мужчина играет второстепенную роль: ему отводится место партнера, вернее, ‘дублера’, который лишь отражает их собственные чувства: Они не дают бездуховности перешагнуть порог собственной жизни; бездуховность остается вне их сознания и разума’ [5, с.512].
От личности писателя автор очерка переходит к анализу его произведений и персонажей, подчеркивая мощный разум и способность беспощадного анализа Ивана Карамазова. Разум у него играет такую же роль, как сила воли у Раскольника. Один заканчивает преступлением, другой — сумасшествием. Блистательный Ставрогин очень напоминает Андре Суаресу принца Генри у Шекспира.
Достоевский включается в один ряд с писателями России. Отличается от Л.Толстого тем, что он — городской человек, он всегда живет в Петербурге больше, чем в Москве. Достоевский кажется автору очерка наивысшим художником, превосходящим его кумира — Пушкина. Достоевского возмущает резкость Горького, Тургеневу он не прощает создание типа нигилиста. ‘Бесы’ — самый интересный, пророческий роман русского прозаика, в котором предсказан захват власти Лениным и представлены все аспекты трагедии советской власти. Даже слово ‘советы’ присутствует в романе.
Точка зрения Андре Суареса — другая вследствие другого контекста восприятия. И она ‘полезна и поучительна как дополнение и по большей части корректив к пристрастным интерпретациям отечественных публицистов, как напоминание о самом масштабе таланта, творения которого переживут его время’ [6, с.202]. Раскольникова А.Суарес сравнивает с Жюльеном Сорэлем. Рожать во франции. Действия и понятия о нравственности и вседозволенности героя романа ‘Преступление и наказание’ касаются только его самого. Но его исследователь считает крупным хищником, личностью, вступившей в борьбу с враждебной столицей.
‘Бесы’ ведут читателей дальше, потому что в них объединены все герои писательского ‘творческого видения. Ставрогин — тот же Раскольников, но слишком продвинутый в своем самомнении, чтобы не смочь осудить себя; он не нуждается ни в судьях, ни в каторге: он кончает жизнь самоубийством, потому что он — владыка среди людей, но и над самим собой. Кириллов — тот же Иван Карамазов, но охваченный настолько обоснованным всеобщим отрицанием, что сумасшествие уже излишне: такая логика столь абсолютна, что приводит жизнь к поглощающему небытию’ [5, с.518].
Таким образом, в год 185-летия со дня рождения Ф.М.Достоевского и 500-летия рода Достоевских на страницах альманаха ‘Голоса Сибири’ были опубликованы интересные исследования творческого и жизненного пути русского писателя, обогатившие мировую литературоведческую науку.
Литература
1. Кушникова М.М. Черный человек сочинителя Достоевского (Загадки и толкования). — Новокузнецк: Кузнецкая крепость, 1992. — 142 с.
2. Львов В. К разговору о личности Ф.М. Достоевского / Голоса Сибири. Выпуск второй. — Кемерово: Кузбассвузиздат, 2006. — С.601-609.
3. Кушникова М., Тилло К., Тогулев В. ‘Кузнецкий венец’ Федора Достоевского в его романах, письмах и библиографических источниках минувшего века / Голоса Сибири. Выпуск второй. — Кемерово: Кузбассвузиздат, 2006. — С.485-600.
4. Токаржевский Ш. Семь лет каторги / Голоса Сибири. Выпуск третий. — Кемерово: Кузбассвузиздат, 2006. — С.439-505.
5. Суарес А. Лики Достоевского / Голоса Сибири. Выпуск третий. — Кемерово: Кузбассвузиздат, 2006. — С.506 -518.
6. Чернец Л.В. ‘Иностранный критик — это для писателя первый представитель потомства’ (О восприятии творчества И.С.Тургенева на Западе) / Сравнительное литературоведение: теоретический и исторический аспекты. Материалы Международной научной конференции ‘Сравнительное литературоведение’ (V Поспеловские чтения) / Ред. коллегия: П.А. Николаев, М.Л.Ремнева, А.Я.Эсалнек. — М.: Изд-во МГУ, 2003. — С.17-22.
